Неточные совпадения
— А ты полагал, у меня
вода в жилах? Но мне это кровопускание даже полезно. Не правда ли, доктор? Помоги мне сесть на дрожки и не предавайся меланхолии. Завтра я буду здоров. Вот так; прекрасно. Трогай, кучер.
Осторожно разжав его руки, она пошла прочь. Самгин пьяными глазами проводил ее сквозь туман.
В комнате, где
жила ее мать, она остановилась, опустив руки вдоль тела, наклонив голову, точно молясь. Дождь хлестал
в окна все яростнее, были слышны захлебывающиеся звуки
воды, стекавшей по водосточной трубе.
— С такими глазами вам, русалка, надо бы
жить не
в воде, а
в огне, например —
в аду.
Листья, сорванные ветром, мелькали
в воздухе, как летучие мыши, сыпался мелкий дождь, с крыш падали тяжелые капли, барабаня по шелку зонтика, сердито ворчала
вода в проржавевших водосточных трубах. Мокрые, хмуренькие домики смотрели на Клима заплаканными окнами. Он подумал, что
в таких домах удобно
жить фальшивомонетчикам, приемщикам краденого и несчастным людям. Среди этих домов забыто торчали маленькие церковки.
А между тем заметно было, что там
жили люди, особенно по утрам: на кухне стучат ножи, слышно
в окно, как полощет баба что-то
в углу, как дворник рубит дрова или везет на двух колесах бочонок с
водой; за стеной плачут ребятишки или раздается упорный, сухой кашель старухи.
— Поезжайте
в Киссинген или
в Эмс, — начал доктор, — там
проживете июнь и июль; пейте
воды; потом отправляйтесь
в Швейцарию или
в Тироль: лечиться виноградом. Там
проживете сентябрь и октябрь…
— Вот эти суда посуду везут, — говорила она, — а это расшивы из Астрахани плывут. А вот, видите, как эти домики окружило
водой? Там бурлаки
живут. А вон, за этими двумя горками, дорога идет к попадье. Там теперь Верочка. Как там хорошо, на берегу!
В июле мы будем ездить на остров, чай пить. Там бездна цветов.
Дня три я не сходил на берег: нездоровилось и не влекло туда, не веяло свежестью и привольем. Наконец, на четвертый день, мы с Посьетом поехали на шлюпке, сначала вдоль китайского квартала, состоящего из двух частей народонаселения: одна часть
живет на лодках, другая
в домишках, которые все сбиты
в кучу и лепятся на самом берегу, а иные утверждены на сваях, на
воде.
Воды эти помогают более всего от ревматизма; но больных было всего трое; они
жили в двух-трех хижинах, построенных далеко от истока ключей.
Говорят, на озерах, вдали от
жилых мест,
в глуши, на вершине одной горы есть образовавшийся
в кратере потухшего вулкана бассейн стоячей
воды, наполненной кайманами.
Нехлюдову хотелось спросить Тихона про Катюшу: что она? как
живет? не выходит ли замуж? Но Тихон был так почтителен и вместе строг, так твердо настаивал на том, чтобы самому поливать из рукомойника на руки
воду, что Нехлюдов не решился спрашивать его о Катюше и только спросил про его внуков, про старого братцева жеребца, про дворняжку Полкана. Все были живы, здоровы, кроме Полкана, который взбесился
в прошлом году.
В одну из таких минут он ни с того ни с сего уехал за границу, пошатался там по
водам,
пожил в Париже, зачем-то съездил
в Египет и на Синай и вернулся из своего путешествия англичанином с ног до головы,
в Pith India Helmet [индийском шлеме (англ.).] на голове,
в гороховом сьюте и с произношением сквозь зубы.
— Капитан! Пожалуйста, пусти меня
в сопки. Моя совсем не могу
в городе
жить: дрова купи,
воду тоже надо купи, дерево руби — другой люди ругается.
Мои спутники рассмеялись, а он обиделся. Он понял, что мы смеемся над его оплошностью, и стал говорить о том, что «грязную
воду» он очень берег. Одни слова, говорил он, выходят из уст человека и распространяются вблизи по воздуху. Другие закупорены
в бутылку. Они садятся на бумагу и уходят далеко. Первые пропадают скоро, вторые могут
жить сто годов и больше. Эту чудесную «грязную
воду» он, Дерсу, не должен был носить вовсе, потому что не знал, как с нею надо обращаться.
Вышел из 2–го курса, поехал
в поместье, распорядился, победив сопротивление опекуна, заслужив анафему от братьев и достигнув того, что мужья запретили его сестрам произносить его имя; потом скитался по России разными манерами: и сухим путем, и
водою, и тем и другою по обыкновенному и по необыкновенному, — например, и пешком, и на расшивах, и на косных лодках, имел много приключений, которые все сам устраивал себе; между прочим, отвез двух человек
в казанский, пятерых —
в московский университет, — это были его стипендиаты, а
в Петербург, где сам хотел
жить, не привез никого, и потому никто из нас не знал, что у него не 400, а 3 000 р. дохода.
Разумеется, есть люди, которые
живут в передней, как рыба
в воде, — люди, которых душа никогда не просыпалась, которые взошли во вкус и с своего рода художеством исполняют свою должность.
Это было смешно и непонятно: наверху,
в доме,
жили бородатые крашеные персияне, а
в подвале старый желтый калмык продавал овчины. По лестнице можно съехать верхом на перилах или, когда упадешь, скатиться кувырком, — это я знал хорошо. И при чем тут
вода? Всё неверно и забавно спутано.
Эти партии бродят по совершенно не исследованной местности, на которую никогда еще не ступала нога топографа; места отыскивают, но неизвестно, как высоко лежат они над уровнем моря, какая тут почва, какая
вода и проч.; о пригодности их к заселению и сельскохозяйственной культуре администрация может судить только гадательно, и потому обыкновенно ставится окончательное решение
в пользу того или другого места прямо наудачу, на авось, и при этом не спрашивают мнения ни у врача, ни у топографа, которого на Сахалине нет, а землемер является на новое место, когда уже земля раскорчевана и на ней
живут.
Кроме кеты,
в сахалинские реки периодически заходят также родственные ей горбуша, кунджа или гой и чевица; постоянно
живут в пресных
водах Сахалина форель, щука, чебак, карась, пескарь и корюшка, которая называется огуречником, так как сильно пахнет свежим огурцом.
Я
в юрте
жил, за камарщика
воду носил и подметал.
Конечно, кроншнеп
живет же
в степи, но зато там хотя сухо да просторно, и притом он,
в известные времена года, бывает постоянным посетителем мокрых и мягких берегов всяких
вод.
Как только сольет полая
вода, болотные кулики занимают свои родимые болота,
в которых
живут постоянно каждый год, если какая-нибудь особенная причина не заставит их переменить места своего жительства. Причины бывают разные: иногда болото высыхает от того, что пропадают
в нем родники или паточины; иногда от того, что их затопчет скот; иногда от того, что болото высушивается искусственно людьми и превращается
в сенокосные луга или пашню.
Леса — хранители
вод: деревья закрывают землю от палящих лучей летнего солнца, от иссушительных ветров; прохлада и сырость
живут в их тени и не дают иссякнуть текучей или стоячей влаге.
Должно признаться, что все утиные породы, без исключения, по временам пахнут рыбой: это происходит от изобилия мелкой рыбешки
в тех
водах, на которых
живут утки; рыбешкой этою они принуждены питаться иногда по недостатку другого корма, но мясо кряквы почти никогда не отзывается рыбой.
Вот как разнообразны еще не во всех видах и не
в подробности описанные мною
воды. На них-то плавает, ныряет,
живет водяная дичь. Итак, обращаюсь к ней.
Намука подвел лодку к камню, и мы тотчас вышли на него. Все сразу повеселели. Вихров и Крылов стали откачивать
воду, а я с орочами принялся осматривать берег, к которому мы пристали. Наше укрытие представляло собою ловушку, из которой можно было выбраться только по
воде. Базальтовая
жила упиралась
в отвесную скалу. Каких-нибудь выступов или карнизов, по которым можно было бы взобраться наверх, не было.
Залитую
водой Рублиху возобновить было, пожалуй, дороже, чем выбить новую шахту, и найденная старым штейгером золотоносная
жила была снова похоронена
в земле.
Таким образом зараз решались две задачи: откачивалась
вода на предельном горизонте, а затем работы можно было вести сразу
в двух направлениях — вверх и вниз, по отрезкам
жилы.
Захватив с собой топор, Родион Потапыч спустился один
в шахту.
В последний раз он полюбовался открытой
жилой, а потом поднялся к штольне. Здесь он прошел к выходу
в Балчуговку и подрубил стойки, то же самое сделал
в нескольких местах посредине и у самой шахты, где входила рудная
вода. Земля быстро обсыпалась, преграждая путь стекавшей по штольне
воде. Кончив эту работу, старик спокойно поднялся наверх и через полчаса вел Матюшку на Фотьянку, чтобы там передать его
в руки правосудия.
Только, этово-тово, стали мы совсем к дому подходить, почесть у самой поскотины, а сват и говорит: «Я, сват, этово-тово,
в орду не пойду!» И пошел хаять:
воды нет, лесу нет, народ
живет нехороший…
— Здоровенько ли поживаешь? А мы тут без тебя во как
живем,
в два кваса: один как
вода, а другой пожиже
воды.
Зачем вы хвораете? Вам следует быть
в полном смысле слова здоровым:,
живя на деятельном поприще, нужны все силы. Я думаю, тайга должна прибавить здоровья; не худо летом быть на воздухе и поездить верхом. Пейте холодную
воду, и все будет хорошо.
Из Иркутска имел письмо от 25 марта — все по-старому, только Марья Казимировна поехала с женой Руперта лечиться от рюматизма на Туринские
воды. Алексей Петрович
живет в Жилкинской волости,
в юрте;
в городе не позволили остаться. Якубович ходил говеть
в монастырь и взял с собой только мешок сухарей — узнаете ли
в этом нашего драгуна? Он вообще там действует — задает обеды чиновникам и пр. и пр. Мне об этом говорит Вадковской.
Слух о моей женитьбе справедлив. 22 мая я соединен с Н. Д. Ф. — Благодарю бога за наш союз. Покамест пользуюсь деревенским воздухом и пью
воды в деревне жены. Не знаю еще, где мы будем
жить постоянно, — это решится, когда я выздоровлю, если бог поможет.
Филипп, с засученными рукавами рубашки, вытягивает колесом бадью из глубокого колодца, плеская светлую
воду, выливает ее
в дубовую колоду, около которой
в луже уже полощутся проснувшиеся утки; и я с удовольствием смотрю на значительное, с окладистой бородой, лицо Филиппа и на толстые
жилы и мускулы, которые резко обозначаются на его голых мощных руках, когда он делает какое-нибудь усилие.
— Какое же дело! Вино вам предоставлено было одним курить — кажется, на что статья подходящая! — а много ли барыша нажили! Побились, побились, да к тому же Дерунову на поклон пришли — выручай! Нечего делать — выручил! Теперь все заводы
в округе у меня
в аренде состоят. Плачу аренду исправно, до ответственности не допущаю — загребай помещик денежки да
живи на теплых
водах!
— А крестьяне покудова проклажались, покудова что… Да и засилья настоящего у мужиков нет: всё
в рассрочку да
в годы — жди тут! А Крестьян Иваныч — настоящий человек! вероятный! Он тебе вынул бумажник, отсчитал денежки — поезжай на все четыре стороны! Хошь —
в Москве, хошь —
в Питере, хошь — на теплых
водах живи! Болотце-то вот, которое просто
в придачу, задаром пошло, Крестьян Иваныч нынче высушил да засеял — такая ли трава расчудесная пошла, что теперича этому болотцу и цены по нашему месту нет!
То же самое должно сказать и о горохах. И прежние мужицкие горохи были плохие, и нынешние мужицкие горохи плохие. Идеал гороха представлял собою крупный и полный помещичий горох, которого нынче нет, потому что помещик уехал на теплые
воды. Но идеал этот
жив еще
в народной памяти, и вот, под обаянием его, скупщик восклицает: «Нет нынче горохов! слаб стал народ!» Но погодите! имейте терпение! Придет Карл Иваныч и таких горохов представит, каких и во сне не снилось помещикам!
— Ах, какая ты недотрога!.. — с улыбкой проговорила Раиса Павловна. — Не нужно быть слишком застенчивой. Все хорошо
в меру: и застенчивость, и дерзость, и даже глупость… Ну, сознайся, ты рада, что приедет к нам Лаптев? Да?.. Ведь
в семнадцать лет
жить хочется, а
в каком-нибудь Кукарском заводе что могла ты до сих пор видеть, — ровно ничего! Мне, старой бабе, и то иногда тошнехонько сделается, хоть сейчас же камень на шею да
в воду.
Сам он почти каждый год два — три месяца
жил в Петербурге, а года два назад ездил даже, по случаю болезни жены, со всем семейством за границу, на
воды и провел там все лето.
— А может быть, и ничего нет. Подозрительных симптомов решительно никаких! Это так… вы засиделись слишком долго здесь
в этом болотистом климате. Ступайте на юг: освежитесь, наберитесь новых впечатлений и посмотрите, что будет. Лето
проживите в Киссингене, возьмите курс
вод, а осень
в Италии, зиму
в Париже: уверяю вас, что накопления слизей, раздражительности… как не бывало!
Однако Полозов проснулся, по собственному замечанию, раньше обыкновенного, — он поспал всего полтора часика и, выпив стакан зельтерской
воды со льдом да проглотив ложек с восемь варенья, русского варенья, которое принес ему камердинер
в темно-зеленой, настоящей «киевской» банке и без которого он, по его словам,
жить не мог, — он уставился припухшими глазами на Санина и спросил его, не хочет ли он поиграть с ним
в дурачки?
— Рассказ очень короткий, — отозвался Аносов. — Это было на Шипке, зимой, уже после того как меня контузили
в голову.
Жили мы
в землянке, вчетвером. Вот тут-то со мною и случилось страшное приключение. Однажды поутру, когда я встал с постели, представилось мне, что я не Яков, а Николай, и никак я не мог себя переуверить
в том. Приметив, что у меня делается помрачение ума, закричал, чтобы подали мне
воды, помочил голову, и рассудок мой воротился.
И много лет мы вместе
жили,
В одной ладье мы вместе плыли,
Делили радость и печаль,
Ты на руле сидел и правил,
Ладью упорно гнали вдаль.
А Гольцев смело парус ставил,
Когда ж чрез борт катился вал,
Я только
воду отливал…
— Вообразите, у вас перед глазами целый хребет гор, и когда вы поднимаетесь, то направо и налево на каждом шагу видите, что с гор текут быстрые ручьи и даже речки с чистой, как кристалл,
водой… А сколько
в них форелей и какого вкуса превосходного — описать трудно. Вот ты до рыбы охотник, — тебе бы там следовало
жить! — отнеслась gnadige Frau
в заключение к мужу своему, чтобы сообща с ним развлекать Егора Егорыча.
— Эх, куманек, не то одно ведомо, что сказывается; иной раз далеко
в лесу стукнет, близко отзовется; когда под колесом
воды убыло, знать есть засуха и за сто верст, и будет хлебу недород велик, а наш брат, старик,
живи себе молча; слушай, как трава растет, да мотай себе за ухо!
Мы сидим на корме, теплая лунная ночь плывет навстречу нам, луговой берег едва виден за серебряной
водою, с горного — мигают желтые огни, какие-то звезды, плененные землею. Все вокруг движется, бессонно трепещет,
живет тихою, но настойчивой жизнью.
В милую, грустную тишину падают сиповатые слова...
Он
жил задумчиво; идет по пустым улицам ярмарки и вдруг, остановясь на одном из мостов Обводного канала, долго стоит у перил, глядя
в воду,
в небо, вдаль за Оку. Настигнешь его, спросишь...
Иногда мне казалось, что церковь погружена глубоко
в воду озера, спряталась от земли, чтобы
жить особенною, ни на что не похожею жизнью. Вероятно, это ощущение было вызвано у меня рассказом бабушки о граде Китеже, и часто я, дремотно покачиваясь вместе со всем окружающим, убаюканный пением хора, шорохом молитв, вздохами людей, твердил про себя певучий, грустный рассказ...
И потому как человеку, пойманному среди бела дня
в грабеже, никак нельзя уверять всех, что он замахнулся на грабимого им человека не затем, чтобы отнять у него его кошелек, и не угрожал зарезать его, так и нам, казалось бы, нельзя уже уверять себя и других, что солдаты и городовые с револьверами находятся около нас совсем не для того, чтобы оберегать нас, а для защиты от внешних врагов, для порядка, для украшения, развлечения и парадов, и что мы и не знали того, что люди не любят умирать от голода, не имея права вырабатывать себе пропитание из земли, на которой они
живут, не любят работать под землей,
в воде,
в пекле, по 10—14 часов
в сутки и по ночам на разных фабриках и заводах для изготовления предметов наших удовольствий.